Со мной с утра не расставался Дождь.
From very morning I was traced by Rain.
— О, отвяжись! — я говорила грубо.
“Oh, would you stop!” I was demanding curtly.
Он отступал, но преданно и грустно
He would fall back, but like a little daughter
вновь шел за мной, как маленькая дочь.
devotedly would follow me again.
Дождь, как крыло, прирос к моей спине.
Rain stuck to my wet back, just like a wing.
Его корила я: — Стыдись, негодник!
I was reproaching him: “Feel shame, you villain!
К тебе в слезах взывает огородник!
A gardener expects you in his village!
Иди к цветам! Что ты нашел во мне?
Go visit buds! What did you see in me?”
Меж тем вокруг стоял суровый зной.
The heat around was utterly extreme.
Дождь был со мной, забыв про все на свете.
And Rain did stay, forgetful and unheeding.
Вокруг меня приплясывали дети,
I was surrounded by the dancing children,
как около машины поливной.
as if I were a watering machine.
Я, с хитростью в душе, вошла в кафе.
I hid myself inside a coffee place,
Я спряталась за стол, укрытый нишей.
I subtly sought protection of the table.
Дождь за окном пристроился, как нищий,
Rain stayed behind the window like a beggar,
и сквозь стекло желал пройти ко мне.
and tried his best to enter through the glass.
Я вышла. И была моя щека
I left this shop, thus letting my dry cheek
наказана пощечиною влаги,
be promptly punished by a slap of moisture.
но тут же Дождь, в печали и отваге,
But Rain did come, with sadness and with posture,
омыл мне губы запахом щенка.
And with a puppy’s scent awashed my lips.
Я думаю, что вид мой стал смешон.
I guess I had a pretty silly look.
Сырым платком я шею обвязала.
Around my neck I’ve tied a soaking hanky.
Дождь на моем плече, как обезьяна,
Rain occupied my shoulders like a monkey,
сидел. И город этим был смущен.
and made the city feel embarrassed too.
Обрадованный слабостью моей,
My weakness had encouraged him a lot,
он детским пальцем щекотал мне ухо.
my ears were tickled by his infant fingers.
Сгущалась засуха. Все было сухо.
But every place was dry. This drought still lingers.
И только я промокла до костей.
And I’m alone got wet, soaked to the bones.
Но я была в тот дом приглашена,
I was invited to one family soon,
где строго ждали моего привета,
they were expecting greetings from the morning,
где над янтарным озером паркета
and where an amber lake of wooden flooring
всходила люстры чистая луна.
reflects the light of the electric moon.
Я думала: что делать мне с Дождем?
I thought distressed: “What could be done with Rain?”
Ведь он со мной расстаться не захочет.
He won’t part ways with me, in that I’m certain.
Он наследит там. Он ковры замочит.
He leaves wet prints, all carpets will be sodden,
Да с ним меня вообще не пустят в дом.
with him along the entry can’t be gained.
Я строго объяснила: — Доброта
I stringently explained that my good will
во мне сильна, но все ж не безгранична.
is strong in me, but still it has its limits:
Тебе ходить со мною неприлично. —
“For you to come along will be indecent.”
Дождь на меня смотрел, как сирота.
Rain, like an orphan, only stared on me.
— Ну, черт с тобой, — решила я, — иди!
“To hell with you, do come!” I said to him,
Какой любовью на меня ты пролит?
“What sort of love to blame for all this drenching?
Ах, этот странный климат, будь он проклят!
And let be cursed this climate ever wretched!”
— Прощенный Дождь запрыгал впереди.
Forgiven Rain just bounced along the street.
Хозяин дома оказал мне честь,
The host did honor me too much. Suffice
которой я не стоила. Однако,
to say his act was rather undeserving.
промокшая всей шкурой, как ондатра,
And dripping like a muskrat but unnerving,
я у дверей звонила ровно в шесть.
I ringed the bell at six o’clock precise.
Дождь, притаившись за моей спиной,
Rain chose to lurk behind my back, to hide.
дышал в затылок жалко и щекотно.
His mournful breath would touch my neck like poking.
Шаги — глазок — молчание — щеколда.
Footsteps – a peephole – silence, then unlocking.
Я извинилась: — Этот Дождь со мной.
“This Rain with me. Apologies,” I’ve tried.
Позвольте, он побудет на крыльце?
“Will you so mind if he stays on this porch?
Он слишком влажный, слишком удлиненный
Since he is wet and very much extended
для комнат. — Вот как? — молвил удивленный
to stay inside.” “ ‘That so?” my host responded
хозяин, изменившийся в лице.
now quite surprised, emotions were emerged.
Признаться, я любила этот дом.
I must confess, it was a house to like.
В нем свой балет всегда вершила легкость.
There casualness was always giving orders.
О, здесь углы не ушибают локоть,
There elbows won’t be hurt by pointed corners,
здесь палец не порежется ножом.
a finger won’t be cut by any knife.
Любила все: как медленно хрустят
I loved it all: the crackling noise of silks
шелка хозяйки, затененной шарфом,
my host was wearing hidden by the shadow;
и, более всего, плененный шкафом —
but most of all, my sleeping beauty’s casket:
мою царевну спящую — хрусталь.
a cabinet that all glassware depicts.
Тот, в семь румянцев розовевший спектр,
The seven blushes of its pinkish hue
в гробу стеклянном, мертвый и прелестный.
Were trapped inside the glass, deceased and pleasing.
Но я очнулась. Ритуал приветствий,
But I woke up. A ritual of greetings,
как опера, станцован был и спет.
just like an opera, was sung and viewed.
Хозяйка дома, честно говоря,
To say it frankly, I should not be loved
меня бы не любила непременно,
with such compulsion by my comely hostess,
но робость поступить несовременно
But fear of being seen as one outmoded
чуть-чуть мешала ей, что было зря.
was now impeding her, at least a tad.
— Как поживаете? (О блеск грозы,
“How do you feel?” My hostess kindly asked.
смиренный в тонком горлышке гордячки!)
(The glow of storms and arrogance well hidden!)
— Благодарю, — сказала я, — в горячке
“Oh thank you very much, I was with fever.
я провалялась, как свинья в грязи.
I lay in bed, like piglets in the mud.”
(Со мной творилось что-то в этот раз.
(I acted oddly to my own disdain,
Ведь я хотела, поклонившись слабо,
since I just wished to say while bowing slightly:
сказать: — Живу хоть суетно, но славно,
“I live quite well, albeit there’s much hustle.
тем более, что снова вижу вас.)
I’m very glad to see you once again.”)
Она произнесла: — Я вас браню.
She answered calmly: “I will have to scold.
Помилуйте, такая одаренность!
Will you forgive me? You showed such persistence!
Сквозь дождь! И расстоянья отдаленность! —
Despite the rain! And such a lengthy distance!”
Вскричали все: — К огню ее, к огню!
Then all were yelling: “To the fire! She’s cold!”
— Когда-нибудь, во времени другом,
“But maybe, one day, in the times so dire
на площади, средь музыки и брани,
we’d have a chance to meet amid the ruckus
мы б свидеться могли при барабане,
of Central square, with cussing, drums between us
вскричали б вы: — В огонь ее, в огонь!
where you would cry: “Must throw her in the fire!
За все! За дождь! За после! За тогда!
For all she’s done! For past deeds, for the rain!
За чернокнижье двух зрачков чернейших,
For thaumaturgy of her blackest pupils!
за звуки, с губ, как косточки черешни,
For sounds escaping easily from her two lips
летящие без всякого труда!
like cherry stones one spits without delay!”
Привет тебе! Нацель в меня прыжок.
I welcome you! Please aim your leap at me.
Огонь, мой брат, мой пес многоязыкий!
You, Fire, are like a dog to me, my brother!
Лижи мне руки в нежности великой!
Please lick my hands so gently, like no other!
Ты — тоже Дождь! Как влажен твой ожог!
You are a kin to Rain! So wet your bit!”
— Ваш несколько причудлив монолог, —
“I find your monologue disturbs the truth,”
проговорил хозяин уязвленный.
my host pronounced, wounded in his feelings.
— Но, впрочем, слава поросли зеленой!
“But, anyway, young sprouts deserve my greetings!
Есть прелесть в поколенье молодом.
There is a certain beauty in the youth.”
— Не слушайте меня! Ведь я в бреду! —
“Don’t listen to me! I was raving mad!”
просила я. — Все это Дождь наделал.
I begged my host: “It’s only Rain’s own dealing.
Он целый день меня казнил, как демон.
He punished me and stalked me like a demon.
Да, это Дождь вовлек меня в беду.
Yes, Rain’s to blame for making things go bad.”
И вдруг я увидала — там, в окне,
And suddenly I saw it through the glass:
мой верный Дождь один стоял и плакал.
my Rain was standing all alone and crying.
В моих глазах двумя слезами плавал
And as my own two tears were quickly drying,
лишь след его, оставшийся во мне.
his only trace remained in my wet eyes.
Одна из гостий, протянув бокал,
A glass was brought by one of guests, a smidge
туманная, как голубь над карнизом,
uncertain, like a pigeon on a cornice.
спросила с неприязнью и капризом:
She questioned me with fickleness and soreness:
— Скажите, правда, что ваш муж богат?
“So is it true your husband is that rich?”
— Богат ли он? Не знаю. Не вполне.
“Well, is he rich? Who knows? To some extent.
Но он богат. Ему легка работа.
But he is rich. He works without reluctance.
Хотите знать один секрет? — Есть что-то
I’ll tell you this. There is a certain substance
неизлечимо нищее во мне.
of hopeless indigence in me instead.
Его я научила колдовству —
I tutored him in wizardry dark arts,
во мне была такая откровенность —
I did possess such quality of frankness.
он разом обратит любую ценность
So now he turns just anything with aptness
в круг на воде, в зверька или траву.
into the water circles or green grass.
Я докажу вам! Дайте мне кольцо.
I’ll prove it for you! Now, give me your ring.
Спасем звезду из тесноты колечка! —
Let’s save a star from density of silver!”
Она кольца мне не дала, конечно,
Off course, she won’t agree with me on giving.
в недоуменье отстранив лицо.
She turned away bewildered by this thing.
— И, знаете, еще одна деталь —
“You know, there is another small detail,
меня влечет подохнуть под забором.
I yearn to die in some forgotten gutter.”
(Язык мой так и воспалялся вздором.
(My tongue was raving as it tried to utter.
О, это Дождь твердил мне свой диктант.)
That was my Rain kept telling me his tale.)
Все, Дождь, тебе припомнится потом!
“Oh Rain, I will remember all your deeds!”
Другая гостья, голосом глубоким,
Another guest, her vocals resonating,
осведомилась: — Одаренных богом
inquired me: “Who gifts those whom god already
кто одаряет? И каким путем?
made gifted? And what sorts of given gifts?”
Как погремушкой, мной гремел озноб:
Chills shook me like a rattle, so I said:
— Приходит бог, преласков и превесел,
“When god will come, so tender and so pleasant,
немножко старомоден, как профессор,
a bit old-fashioned like a full professor,
и милостью ваш осеняет лоб.
the grace and bless are cast upon your head.
А далее — летите вверх и вниз,
And then you’re free to fly high up or down,
в кровь разбивая локти и коленки
to bruise, to stain with blood your knees and elbows
о снег, о воздух, об углы Кваренги,
against the snow, air, and Quarenghi1 corners,
о простыни гостиниц и больниц.
against the hotel sheets and hospice gowns.”
Василия Блаженного, в зубцах,
“Do you recall St. Basil’s onion domes,2
тот острый купол помните? Представьте —
the sharp tiles of its roofing? Just imagine —
всей кожей об него! — Да вы присядьте! —
to cut your skin on this?” I asked with passion.
она меня одернула в сердцах.
“Please sit!” she told me in a strident tone.
Тем временем, для радости гостей,
And meantime, something native, new appeared,
творилось что-то новое, родное:
a change of entertainment being offered:
в гостиную впускали кружевное,
inside the dining hall they ushered forward
серебряное облако детей.
a lacy, silver colored cloud of kids.
Хозяюшка, прости меня, я зла!
“My hostess, please forgive for my disgust!
Я все лгала, я поступала дурно!
I lied to you, I acted with such hatred!
В тебе, как на губах у стеклодува,
You like a glassblower whose lips created
явился выдох чистого стекла.
a breath that forms transparent, shiny glass.
Душой твоей насыщенный сосуд,
A vessel that your soul so gently fills,
дитя твое, отлитое так нежно!
it is your child you’ve molded with great kindness!
Как точен контур, обводящий нечто!
This profile perfectly depicts its substance!
О том не знала я, не обессудь.
But I knew none of this, you must forgive.
Хозяюшка, звериный гений твой
My dear, this savage genius of yours
в отчаянье вседенном и всенощном
is desperate to hold an endless vigil:
над детищем твоим, о, над сыночком
above your son, above your dearest creature
великой поникает головой.
it bows its mighty head and takes a pause.”
Дождь мои губы звал к ее руке.
Rain called my lips towards her hand anew.
Я плакала: — Прости меня! Прости же!
I cried: “Will you forgive me? Will you listen?
Глаза твои премудры и пречисты!
Your eyes are full of clarity and wisdom!”
Тут хор детей возник невдалеке:
A children’s choir came promptly into view.
Наш номер был объявлен.
Our number was announced.
Уста младенцев. Жуть.
The children’s chatter. Shock.
Мы — яблочки от яблонь.
We are the seeds of apples.
Вот наша месть и суть.
It’s our revenge and soul.
Вниманье! Детский лепет.
Attention! Kids are talking.
Мы вас не подведем.
We'll never let you down.
Не зря великолепен
It stands there for a reason —
камин, согревший дом.
the hearth that warmed this house.
В лопатках — холод милый
Frost settles on my shoulders:
и острия двух крыл.
two pointed wings of mine.
Нам кожу алюминий,
My skin's a shiny surface:
как изморозь, покрыл.
aluminum, not rime.
Чтоб было жить не скучно,
To make our lives less boring,
нас трогает порой
we sometimes feel the touch
искусствочко, искусство,
of art and art exploring,
ребеночек чужой.
this orphaned little child.
Дождливость есть оплошность
The rain is just a blunder
пустых небес. Ура!
of empty skies. Hooray!
О пошлость, ты не подлость,
Vulgarity is nothing,
ты лишь уют ума.
but shelter for the brain.3
От боли и от гнева
You sure can save us later
ты нас спасешь потом.
from anger and from pain.
Целуем, королева,
we kiss, our dear queen lady,
твой бархатный подол!
your splendid velvet hem!
Лень, как болезнь, во мне смыкала круг.
My laziness took over, made me sick.
Мое плечо вело чужую руку.
A stranger’s arm was moved by my own shoulder.
Я, как птенца, в ладони грела рюмку.
I held my glass in palms to make it warmer:
Попискивал ее открытый клюв.
A tiny fledgling with an open beak.
Хозяюшка, вы ощущали грусть
“My hostess, have you ever felt the woe
над мальчиком, заснувшим спозаранку,
of your young boy, who fell asleep so early?
в уста его, в ту алчущую ранку,
And did your pour your poisoned chest so curtly
отравленную проливая грудь?
on his bright lips, this open, starving wound?
Вдруг в нем, как в перламутровом яйце,
And maybe he, like an encrusted egg,
спала пружина музыки согбенной?
conveys inside a spiral spring of music,
Как радуга — в бутоне краски белой?
like rainbow colors hidden in a tulip,
Как тайный мускул красоты — в лице?
like secret beauty’s muscles on one’s face,
Как в Сашеньке — непробужденный Блок?
like in young Sásha one discovers Blok.4
Медведица, вы для какой забавы
She-bear, I want to ask you for what purpose
в детеныше влюбленными зубами
you groomed your child with such devoted fondness,
выщелкивали бога, словно блох?
your teeth destroying not the fleas but god?”
Хозяйка налила мне коньяка:
My hostess poured me cognac for the warmth:
— Вас лихорадит. Грейтесь у камина.
“Come closer to the fire. You have a fever.”
— Прощай, мой Дождь! Как весело, как мило
“— Goodbye, my Rain! I feel much better, cleaner;
принять мороз на кончик языка!
my tongue accepts a tiny bit of frost!
Как крепко пахнет розой от вина!
The smell of rose is ever strong in wine!
Вино, лишь ты ни в чем не виновато.
This wine alone could not be proven guilty.
Во мне расщеплен атом винограда,
Inside me now a grapevine atom’s splitting,
во мне горит двух разных роз война.
inside, two warring roses are entwined.
Вино мое, я твой заблудший князь,
My wine, I am, indeed, your wayward prince.
привязанный к двум деревам склоненным.
There's two bowed trees to which my body’s tethered.
Разъединяй! Не бойся же! Со звоном
Untie them fast! Don’t be afraid! It’s better
меня со мной пусть разлучает казнь!
to be detached from you by deadly grips!
Я делаюсь все больше, все добрей!
I’m getting bigger and I’m getting kind!
Смотрите — я уже добра, как клоун,
Just look at me: I’m like that funny jester
вам в ноги опрокинутый поклоном!
who fell in front of you performing gestures.
Уж тесно мне средь окон и дверей!
I’m feeling blocked by windows, doors, and blinds!
О господи, какая доброта!
Oh gosh, the utmost kindness and concern!
Скорей! Жалеть до слез! Пасть на колени!
Make haste! All on your knees! Shed tears and pity!
Я вас люблю! Застенчивость калеки
I love you all! The shyness of the cripple
бледнит мне щеки и кривит уста.
turns pale my cheeks and twists my lips with scorn.
Что сделать мне для вас хотя бы раз?
What can I do for you? What suits your tastes?
Обидьте! Не жалейте, обижая!
Offend me now! Don’t pity me offending!
Вот кожа моя — голая, большая:
Here is my skin – all naked and unending,
как холст для красок, чист простор для ран!
a canvas for the wounds instead of paints.
Я вас люблю без меры и стыда!
I do love you beyond all reason, shame!
Как небеса, круглы мои объятья.
I can embrace the skies. We all emerged from
Мы из одной купели. Все мы братья.
the same baptismal font. We all are brothers.
Мой мальчик, Дождь! Скорей иди сюда!
My boy, please come! Make haste to me, my Rain!”
Прошел по спинам быстрый холодок.
But all the guests perceived a chilling draft.
В тиши раздался страшный крик хозяйки.
The hostess’ piercing holler broke the silence.
И ржавые, оранжевые знаки
And rusty spots appeared like orange islands
вдруг выплыли на белый потолок.
and filled the whiteness of the ceiling fast.
И — хлынул Дождь! Его ловили в таз.
And then poured Rain! It was caught in pots,
В него впивались веники и щетки.
It was assaulted by all brooms and brushes.
Он вырывался. Он летел на щеки,
He disengaged. And with transparent flashes
прозрачной слепотой вставал у глаз.
he blinded eyes and covered cheeks with spots.
Отплясывал нечаянный канкан.
He danced the inadvertent cancan dance.
Звенел, играя с хрусталем воскресшим.
He toyed and ringed with resurrected glassware.
Дом над Дождем уж замыкал свой скрежет,
The house was closing gaps and thus ensnaring
как мышцы обрывающий капкан.
my Rain just like a muscle-shredding trap.
Дождь с выраженьем ласки и тоски,
But in a show of fondness and great woe
паркет марая, полз ко мне на брюхе.
Rain groveled to my side, besmearing carpets.
В него мужчины, поднимая брюки,
By lifting up their pants, all men now started
примерившись, вбивали каблуки.
to drive their heels into the dreaded foe.
Его скрутили тряпкой половой
They wiped him up with cleaning rags and squeezed,
и выжимали, брезгуя, в уборной.
then carried, with disdain towards the restroom.
Гортанью, вдруг охрипшей и убогой,
My larynx, suddenly so hoarse and wretched,
кричала я: — Не трогайте! Он мой!
produced a cry: “He’s mine! Please stop! Release!
Он был живой, как зверь или дитя.
He was alive, just like a child or game.
О, вашим детям жить в беде и муке!
Oh, all your children now will dwell in grievance!
Слепые, тайн не знающие руки
You all are blind! These hands that know no secrets,
зачем вы окунули в кровь Дождя?
why did you dip them in the blood of Rain?”
Хозяин дома прошептал: — Учти,
The owner of the house whispered: “Beware!
еще ответишь ты за эту встречу! —
You still will answer for this dreadful meeting!”
Я засмеялась: — Знаю, что отвечу.
I laughed at him: “Of course there will be beating.
Вы безобразны. Дайте мне пройти.
You are obnoxious. Let me get to air.”
Пугал прохожих вид моей беды.
My troubles frightened many passersby.
Я говорила: — Ничего. Оставьте.
I said: “It’s nothing. Leave me. Please don't worry.
Пройдет и это. — На сухом асфальте
This too shall pass.” Then on the asphalt roadway
я целовала пятнышко воды.
A tiny water speck I kissed goodbye.
Земли перекалялась нагота,
The temperature of the earth still climbs,
и горизонт вкруг города был розов.
The urban skyline mostly turns to rosy.
Повергнутое в страх Бюро прогнозов
The frightened Weather Bureau swiftly promised
осадков не сулило никогда.
precipitations not at any times.